Название: Голод
Автор: Доджесс
Фэндом: Люди Х
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Логан, Виктор Крид
Дисклеймер: отказываюсь от прав
Саммари: зарисовка золотого детства
- Ты теперь что - будешь заказывать пиццу с кишками?
(с)Daria
читать дальше[1]
Когда Виктору было тринадцать, а мне десять, я впервые услышал его мурлыканье. Это было через год после того, как мы сбежали из дома. К тому времени, мы уже месяц голодали, - точнее, это Виктор считал, что мы голодаем. На самом деле, мы просто перебивались хлебом, фасолью, иногда кашей.
Но Виктор хотел мяса. Он всегда хотел мяса. И он увел меня прочь из города, где можно было получить гребанную фасоль, кров и работу у добрых людей, как уводил уже не раз. Виктор искал медведя.
- Тебе тринадцать! Тебе не убить медведя! – доказывал я, когда мы шли по дороге. Я каждую минуту оборачивался и смотрел на крыши домов, пока они не исчезли из виду. Мне было жаль покидать это место.
- Я знаю.
Виктор искал медведя так, словно тот был его личным врагом.
- Кругом зима. Если нам встретится бодрствующий медведь, он будет очень злой, - пальцем я тыкал Виктора в бок.
- Я тоже очень злой, я хочу жрать, - огрызнулся Виктор, и это была правда. Виктор никогда не обижал меня. Всегда держал себя в руках. Но еще позавчера он напал на мужика, который слишком быстро ехал в своей колымаге и обрызгал его грязью. Это выглядело глупо, но ужасно – мальчишка, сбивающий взрослого человека с ног с оглушительным звериным рыком. Виктор сделал это от отчаяния, до которого голод доводит рано или поздно любое живое существо.
Виктор был голоден. Он не мог насытиться фасолью, сколько бы ее ни было. Я согласен. Только я бы сказал, что стоит потерпеть до весны, потому что охотиться зимой на крупных взрослых хищников слишком опасно для ребенка, даже если у него клыки и когти. Голод Виктора мне было не понять. Я мог перебиваться даже шишечками.
Мы шли несколько минут в молчании. Вдруг Виктор остановился.
- Но кто вообще сказал, что он должен быть бодрствующим?
Я поднял на него глаза, и увидел, как он выпускает клыки и улыбается мне.
- Но так нечестно, - сказал я, хотя, на самом деле, это было разумно и давало нам хоть какой-то шанс. Просто мне хотелось в город, обратно.
- Нет, это честно, - возразил Виктор. – Я тоже сплю.
Мне хотелось сказать, что он мнительный мудила, но Виктор считал, что рискует всякий раз, когда ложится спать.
Мы вошли в лес и первые метров двести шли в молчании. Затем мы остановились.
- Давай найдем его нору, - сказал Виктор. – Потом ты залезешь на дерево, а я спущусь вниз.
Я был ребенком, и мне было обидно.
- Почему я должен сидеть на дереве?
- Потому что я так сказал, я старший.
Я всегда сидел на дереве.
- Джимми?
- Я хочу помогать.
Виктор взял меня за плечи и хорошенько тряхнул.
- Ты можешь прыгнуть на него с дерева, - сказал он, заглядывая мне в глаза.
Пока мы ходили и искали медвежью берлогу, я с ужасом ждал, когда Виктор произнесет эту фразу. Я откуда-то знал, что она должна прозвучать. Фраза: «Джимми, если со мной что-нибудь случится, ты должен…», а что дальше, я не знал, как не знал, что мне делать без Виктора на этом свете.
- Смотри, - я схватил его за руку. – Зайцы.
Зайцы.
- Зайцы? – наморщился Виктор. – За кого ты меня принимаешь?
- А чем плохи зайцы? – не понимал я. – Смотри, их много! Мы можем убить их всех!
- Думаешь, убийство десятка зайцев может заменить убийство медведя?
- Но дело не в убийстве – дело в жратве!
Виктор ничего мне не ответил. Я и не смотрел в его лицо – я смотрел на зайцев. Я дернул его за край куртки, и мы спрятались в кустах.
Зайцы топтались на поляне и ковырялись в снегу. Их действия казались лишенными всякого смысла, а сами они - беззащитными и бесполезными.
Минут через пять Виктор с отвращением сплюнул.
Я закрыл глаза.
- Ну, пожалуйста, - попросил я. – Давай наловим зайцев.
Виктор зашипел и отвернулся. Это было практически безнадежно.
- Давай наловим крыс, - проговорил Виктор, обращаясь к сосновому стволу, а не ко мне. - А еще лучше полёвок.
- Ты же хочешь мяса? – недоумевал я. – Крысы противные, полевки жесткие, но зайцы, зайцы очень вкусные! Чем тебе не нравятся зайцы?
- Тем, что они зайцы! - рявкнул Виктор. Лучше выразить свою мысль он не мог. Виктору давно следовало попросить меня научить его читать и писать, чтобы лучше выражать свои мысли, но вместо этого он всякий раз просил меня гасить свет.
- Гаси свет.
- Но я думал почитать книжку…
- Никаких проблем - просто выброси эту мысль из головы.
- Ладно. Спасибо.
- Обращайся.
Есть, сэр.
- Забудь о медведе, ладно? – громким шепотом сказал я.
Я хотел сказать: «Он сильнее тебя», но не стал. Я был ребенком. Я плохо понимал Виктора, но точно знал, что Виктор умрет, доказывая, что он сильнее всех.
Виктор обхватил колени и сцепил руки в замок.
- Боишься за меня? – спросил он, глядя на меня исподлобья.
Конечно, я боялся. Я боялся уходить из города, прыгать на медведя, остаться одному. Я боялся даже собственных когтей, боялся выпускать их наружу. Даже в песке ими ковырять боялся. Мне часто снилось, как я убиваю того человека, который якобы произвел нас с Виктором на этот свет. У меня не такие когти, как у Виктора – мои тупые. Виктор предлагал заточить их ножиком, но это больно. Видно, им положено быть тупыми. И когда я убил нашего папашу – наверно, это было как ложкой. Я подслушал в порту, еще летом. Кого-то убили ложкой. Рассказчик заикался от ужаса, говоря об этом, хотя, может, это мое детское воображение?
Как бы там ни было, Виктор не боялся медведя. Наверное. Не знаю. Даже теперь я не всегда могу заглянуть в его душу.
В тот день я поклялся ему, что, когда я буду таким, как он сейчас, а ему будет шестнадцать, мы убьем медведя. Вместе.
- Зайцы? – презрительно уточнил Виктор, словно давая мне последний шанс передумать.
- Отлично! – радостно воскликнул я. – Давай свернем шеи им всем!
Я даже захлопал в ладоши, хотя мне было жалко зайцев, они были милые. И я бы с радостью жрал фасоль до конца своих дней. Я такое дерьмо. Но мой выбор был мне очевиден: или я, сворачивающий шею зайцу, или медведь, сворачивающий шею моему брату.
- Да ты просто зверюга! – смеялся Виктор.
- Прикончим их всех! – бесновался я, пытаясь выдать свой страх от воображаемой картины мертвого Виктора за кровожадность. – Я хочу мяса! Оторвем им всем бошки!
Я явно перебарщивал. Я боялся, он передумает.
- Эй, Джимми, - Виктор положил руку мне за плечо и стиснул его. – Вдохни и выдохни - в таком настроении даже мышь не поймаешь.
Виктор встряхнул меня, как обычно. Он смотрел мне в глаза. Всегда, когда он так делал, я вдруг понимал, что тот мужик, Крид-старший, вряд ли наш общий отец. Мы совсем не похожи – я копия Логана. А у Виктора зеленые глаза. Русые волосы. Другое лицо. Мы никакие не братья, это очевидно.
- Не распугивай наших зайцев, ладно? – тихо сказал Виктор. Он приложил палец к губами и улыбнулся. Я услышал этот тихий неприятный звук, с которым удлинялись и заострялись его когти.
Виктор убил всех. Всех зайцев, за исключением одного, которого я догнал и долго душил – так долго, что чуть не расплакался от жалости. Пока я тащил его обратно к месту бойни, которую Виктор учинил зайцам, к маленькой заснеженой полянке, забрызганной кровью, я думал о том, что это против природы, когда хищник, вроде Виктора, охотится вместе с существом, вроде меня, и при этом я – не жертва.
Потом, вечером, мы легли спать в небольшой пещере, возле огня, и тогда я впервые услышал этот звук. Это тихое счастливое ворчание.
- Это что?!
Я сел.
- М?
- Это что - мурлыканье?!
- А что?
Я снова лег, заложил руки за голову и уставился в неровный треснутый свод пещеры. Прошло нескольку минут.
- А ты не мог бы…, - начал я. – Никогда так больше не делать?
Виктор фыркнул.
- Нет, - просто ответил он. – Такова моя природа.
Я уснул только под утро, когда огонь погас, и стало совсем холодно. Я думал о том, что, когда мне будет тринадцать, и мы с Виктором убьем медведя, я тоже узнаю, в чем моя природа.
- Скоро ты начнешь быстро расти, Джимми, - часто говорил Виктор, накидываясь на еду, особенно если это было мясо. – Ты будешь все время хотеть есть.
Я думал о временах, когда я стану старше. Когда я буду голоден.
[2]
Вспоминая эпизоды нашего грустного детства, я иногда задаю себе вопрос: боялся ли Виктор так же, как боялся я? И отвечаю: конечно, он боялся, он не мог не бояться. Он был одиноким ребенком, на котором, вдобавок, висел плохо приспособленный к жизни младший брат. Конечно, он боялся.
Но все это слабое утешение. На самом деле, я лишь однажды видел страх в глазах Виктора – когда южане во время атаки приняли меня на картечь. Это было три месяца назад, на утро после того, как мне стукнуло двадцать шесть.
- Эй.
Я легонько пнул его сапогом, и он зашевелился.
- Ты сыт? Спокоен? Доволен жизнью?
- Хочешь дернуть меня за усы?
Я стоял над ним, завязывая свои пожитки в грязные тряпки с тугими узлами.
- Твои белки почти выкипели.
Виктор не ответил.
- Вставай, ты последний в этом лагере, кто до сих пор дрыхнет.
Виктор мог дрыхнуть сутками, если ему нечем было заняться. Пошла третья неделя, как мы разбили лагерь, и делать было не хер не только ему. Казалось, войны нет. Казалось, вообще ничего нет – полный штиль. Никаких приказов, никаких вылазок, никаких драк, словно весь наш полк выехал на пикник без бухла.
Виктор спал с девяти вечера до четырех утра. С четырех до шести он уходил в лес, ловил какую-нибудь мелкую дичь, вроде белок или зайцев, приходил в лагерь, разводил огонь, ставил котел, клал туда дичь и ложился спать. Потом он мог проснуться и поесть, а мог проспать до двух часов дня. Потом он все-таки вставал, несколько часов носился по лагерю, раздавая всем подряд сержантские пинки, ходил на охоту, ел, рассказывал смешную историю, над которой смеялись из страха перед рассказчиком, и ложился спать. Потом вставал, ел и снова ложился.
Виктору было смертельно скучно. Нам всем было скучно, но Виктор зверел от скуки. Однажды так уже было – в тот раз Виктор сломался через месяц, и я не смог его остановить. Поэтому не проходило дня, чтобы я не прикидывал, как поступлю на этот раз. До заветного часа оставалось полторы недели – по приступам его ярости можно было сверять часы.
Я пытался его развеселить, водил на медведя, но медведь был развлечением только в детстве. Виктор оторвал медведю голову, мы развели костер, приготовили себе по куску мяса.
Наевшись, Виктор погасил огонь и пошел прочь.
- Эй!
Он обернулся.
- Ничего не забыл? – спросил я, указывая на почти не тронутую медвежью тушу.
Виктор сощурился, вытирая руки о свою форму.
- Не понял.
- Ты что, бросишь здесь все это мясо?
Виктор пожал плечами и поудобнее перехватил винтовку со штыком. Никому ненужный дерьмовый хлам. Так считал Виктор. Он ненавидел стрелять, потому что, сколько бы ни тренировался, ни во что не мог попасть, даже в амбарную дверь. Он бы слону в задницу не попал.
- Главное в стрельбе – нервная организация, - философски заметил один из наших офицеров, который теперь мертв. Виктор его не убивал.
Но ты обязан таскать свое оружие с собой, даже если оно тебе не нужно. Твое имя и его инвентарный номер неразрывно связаны с того самого момента, как ты записался в ряды армии Северных Штатов. И даже когда ты встаешь на четвереньки, бросаешься, рыча, в окоп и наотмашь бьешь врага когтистой лапой, твое нелепое оружие должно быть при тебе. Таковы правила.
- А что ты предлагаешь? – спросил Виктор.
Я ответил:
- Надо отнести это в лагерь, это же черт знает сколько фунтов мяса.
Несколько секунд Виктор смотрел на меня с недоверием, словно смысл сказанных мной слов от него ускользал. Затем он запрокинул голову и засмеялся.
- Предлагаешь мне сейчас взвалить на себя эту тушу и тащить до…, - он оборвал сам себя и громко фыркнул.
- Мы можем накормить половину лагеря, - резонно заметил я.
- У них есть бобы, полно бобов! – Виктор развел руками.
Я с тоской глядел на медвежью тушу.
- Не переживай за него, - сказал Виктор. – Какие-нибудь…шакалы его доедят.
- Здесь не водятся шакалы.
Виктор снисходительно улыбнулся.
- Шакалы водятся везде.
Я хотел сказать, что нам стоит взять хотя бы пару кусков, для себя, на ужин, но Виктор ответил бы на это, что-нибудь вроде: «Не мелочись, Джимми. Когда мы захотим есть, мы убьем другого».
Когда мы шли обратно, я здорово злился на себя, потому что не проявил должной настойчивости. Нужно было взять тушу и тащить самому. Ведь это было мое решение.
- Застегнись, - буркнул я ему в спину.
Он обернулся.
- Что?
- Застегнись, мать твою! - я ткнул его пальцем в грудь и пошел вперед.
Я знаю, как это бывает. Виктор приходит в лагерь не застегнутым и расхристанным, это нравится бабам, но не нравится офицерам, ему делают замечание, его критикуют, а Виктор ненавидит замечания и критику. Учитывая, что до ближайшего припадка ярости всего полторы недели, дело может обернуться плохо.
- Ладно, - Виктор пожимает плечами и послушно застегивается, недоумевая, почему я злюсь. Я злюсь на себя. В половине случаев, я плюю на свое мнение, и мы делаем так, как скажет Виктор. Но я не могу обсудить это с ним, ведь он скажет, что это справедливо. Мы же братья. В половине случаев мы действуем, как скажет он, в половине – как я считаю нужным.
Такая у Виктора справедливость.
Хотя мое мнение – лучше бы мы всегда поступали правильно, и неважно, кто это придумал.
Я шел к лагерю, продираясь сквозь кусты, хотя Виктор сказал, можно пройти по тропинке. Здесь, рядом.
- Заткнись, - огрызнулся я.
Я шел, в надежде, что в лагере нас ждут новости. Я надеялся на розовощекого солдата, и на фразу: «Война продолжается, сержант Крид, сэр!», и на какого-нибудь офицера, вроде Хьюстона, который по габаритам, бакенбардам и злости такой же, как мы с Виктором, взятые вместе.
- Выступаем немедленно!
Было бы отлично.
До или после сражения мы пройдем по населенным пунктам. Там будут женщины. Правда, женщины, которые нравятся мне, кажутся Виктору блеклыми и невыразительными, как моль, но мы говорили об этом лишь однажды. Почти десять лет назад. Точнее, мы подрались. Виктор больше не дразнит меня на эту тему, но я все равно вижу только недоумение и легкую брезгливость в его лице при виде моих девушек.
Словно ему на ужин предложили дохлую рыбу, пучок зелени и стакан воды, подкрашенной винцом.
А, да ну его в задницу.
the end.
Название: Золотой коричневый
Автор: Доджесс
Фэндом: Люди Х/Дарья
Персонажи: Дарья, Виктор Крид, Квин, Логан
Рейтинг: R за мат
Жанр: общий
Дисклеймер: без прав
Саммари: с саммари непросто, кратко описывать особо нечего
[1. Золотой коричневый]
Я жду, когда начнутся убийства.
(с) Devil’s whore
читать дальшеЧем дальше я пытаюсь быть от Квин, тем ближе к ней оказываюсь. Мы ездили к пластическому хирургу – я присматривала за тем, чтобы Квин не отрезала себе нос, хотя, казалось бы, это не мое дело. Во время поездки за Джейн, Квин ободрала целый салун ковбоев. И я участвовала, я ведь люблю кантри. Я бы сказала, мы вместе ободрали целый салун ковбоев, и это ужасно, потому что я ненавижу делать что бы то ни было вместе с Квин.
Не знаю, как она все еще живет со мной под одной крышей после того, как я объявила со сцены на всю школу, что благодарю мою младшую сестру Квин Моргендорфер за то, что она помогла мне справиться с пониженной самооценкой.
- Посмотрим, Дора, сможешь ли ты придумать такую же захватывающую и яркую историю, как твоя сестра!
Бл*дь, куда мне.
- …вспомнить, что делало тебя счастливым в детстве и попытаться это повторить!
- Но ведь Квин уже никуда не денется, верно?
Квин подобрала правильные слова, чтобы открыть мне глаза на Трента и на наше с ним совместное будущее. Правда, это не помогло, но слова: «Квин, твои глаза, подведенные лиловым, обещают мне все блага мира!» были действительно правильными. Не помогло это только потому, что в моих мечтах все такие же мудаки, как на самом деле.
Я думаю обо всем этом дерьме по имени «Моя жизнь с Квин» потому, что продалась за 50 баксов и потом еще за 100, пообещав посетить благотворительный вечер танцев Лондейла и присматривать здесь за Квин, пока родители проводят выходные вместе где-то в полях. Поэтому, чтобы занять свою голову хоть чем-нибудь, я вспоминаю наше совместное прошлое, стараясь сосредоточиться на самых светлых моментах, когда мы с Квин переживали наши лучшие совместные времена. Например, как в тот раз, когда мы грабили ковбоев. Это помогает мне не сорваться с места немедленно, оставив Квин на растерзание маньякам, алкашам, гопникам, пьяным футболистам, потным неудачникам и всем остальным, кто мечтает наложить на мою младшую сестренку свои липкие лапы.
- Надо было взять обрез, - говорю я Джейн, но потом вспоминаю, что в этот раз Джейн со мной нет.
- Давай убьем кого-нибудь вместе, чтобы стать ближе и пережить этот вечер? – сказала я Квин перед выходом.
- Давай! – воскликнула Квин, подводя глаза лиловым. – Давай убьем тебя!
Что-то в ней есть.
- Пойду, надену лучшую из двух своих футболок, - я улыбнулась. - А потом мы отожжем на вечере танцев.
- О, меня сейчас стошнит! – крикнула мне вслед Квин. – Ты получила сто пятьдесят баксов, а я получила позор навсегда!
- Моргендорферы навеки, - впервые за последнюю сотню лет я улыбнулась своему отражению в зеркале.
Вот теперь я сижу на лавке и наблюдаю за ней из кустов, чтобы держаться подальше от танцпола.
Приходится признать, что Квин зовется Квин не просто так. Ей все удается. Она умудрилась сделать модными зубрежку и черную одежду, когда пожелала. Чуть не похитила мое эго. Поэтому, наблюдая, как она танцует в центре в розовом платье, я проводила в уме маленький конкурс.
Дарья и Квин.
Обе рыжеволосые, но Квин рыжая бестия, а у Дарьи просто волосы.
Обе маленького роста, но Квин миниатюрная, а Дарья коротышка.
У них одинаковые носы, одинаковые губы, одинаковые глаза, но Квин красавица, а Дарья чудовище.
Правда в том, что я не хочу соревноваться с Квин в некоторых вещах не потому, что я выше этого, а потому что не способна выиграть. По крайней мере, на ее территории.
Потому что Квин правда красавица. Она похожа на белую фарфоровую куклу и танцует все известные и неизвестные танцы с одинаковым изяществом, как балерина внутри стеклянного шара, когда еще все эти бумажные снежинки кружат вокруг, а под ногами у нее какая-то густая голубая жижа.
Я почти распустила сопли. Моя малышка Квин выросла и стала настоящей красоткой.
И тут я перевожу взгляд на соседнюю лавку и вижу, что на мою сестру смотрит ужасный мужик, похожий на Беовульфа и Гренделя одновременно. Почему-то он сразу показался мне таким страшным, что я подумала прямо как Бритни: «Ой», а потом встала на ноги и, ни слова не говоря, направилась прямо на танцпол.
Просто я не могу с ним сразиться. Даже за сто пятьдесят баксов.
- Нам пора домой, - говорю я Квин, опустив руку ей на плечо.
- Эй! – она разворачивается ко мне и откидывает назад волосы. - Отойди от меня! – она приближается ко мне и понижает голос до громкого шепота. – Ты пугаешь парней до смерти!
Удовлетворенно улыбаюсь, хотя, на самом деле, мне страшно. Мне не по себе от воспоминаний о лице того человека.
- О, если бы это было так, - я волнуюсь. Нет, брехня. Мне страшно до усрачки. – Но есть парни, которые не боятся даже меня.
- Дольф Лунгрен? – Квин морщится. Сколько бы она ни плясала, ее лицо не краснеет, и она не потеет. Как, бл*дь, такое вообще может быть?
- Квин, пожалуйста, - говорю я, глядя ей в глаза как можно проникновеннее. – Там сидит на скамейке парень, который очень меня пугает. Вылитый Грендель.
- Вылитый кто? – фыркает Квин.
- Оскорбленный в лучших чувствах одинокий тролль, заколбашенный тупым громилой с фигурными бицепсами, которого все почему-то считают эпическим героем, хотя, на самом деле, он просто бессердечная заносчивая задница. Не бери в голову. Тот парень чем-то смахивает на Декстера.
- На кого?
- Бл*дь, ты даже этого не смотрела, - опускаю глаза.
- Это из передачи для тех, кому нечем заняться в пятницу вечером? Я тебя умоляю! Скоро объявят медляк, - не разрушай мою жизнь в очередной раз!
- Он пялится на тебя, и это может быть правда опасно, – сжимаю ее локоть.
- О, поговори с ним, пригласи его выпить пива – он сразу сбежит из города! – выкрикивает Квин мне в лицо, вырывает локоть и скрывается в толпе танцующих. Лезет в самый центр, под блестящий шар, чтобы лучи сверкали в ее ложбинке на груди.
Я закрываю глаза, когда объявляют медляк. Я думаю, что мне делать. Я знаю, что будет дальше. Вечер танцев закончится, мы пойдем домой – на улицах будет пусто и темно. Потом я отвернусь возле каких-нибудь кустов, или забуду что-нибудь, или, что скорее всего, что-нибудь забудет Квин. Она скажет: «Я вернусь – возьму свою сумочку». Я, вспомнив того тролля, скажу: «Нет, сиди дома – я схожу за твоей сумочкой», но, вернувшись домой, я или ничего не обнаружу, или обнаружу фрагменты ее тела повсюду.
Я даже закрыла лицо руками – так и стояла посреди танцпола, среди кружащихся пар.
Этот всем известный сценарий надо как-то преломить.
Я ухожу с танцпола, расталкивая локтями танцующих, и иду к лотку с пивом.
- Бадвайзер, темный, - говорю я.
- Прошу, мэм, - говорит любезный молодой мужчина, лет на пятнадцать старше меня, и протягивает мне бутылку.
Ненавижу пиво. Не пользуюсь тем, что мне его продают, потому что я выгляжу лет на сто старше своего возраста. Я его не выпью, что, кстати, против правил поведения в общественном месте.
Бл*дь, я даже не знаю, как убить тролля. Разобью бутылку Бадвайзера о его голову – может, сработает?
- Извините.
Это как будто я сплю и вижу эротический кошмар, за который по пробуждении мне будет очень, очень, очень стыдно. Если я вообще проснусь.
- Извините.
Сжимаю бутылку так, словно это гранатомет.
- Сэр.
Он немного поворачивает голову в сторону так, что, кажется, он меня слышит.
- Извините, сэр, но вы не могли бы не смотреть на танцующих как на гамбургеры.
Он поворачивается ко мне медленно, как во сне, у меня подкашиваются ноги, и я плюхаюсь на скамейку. Не смотрю ему в глаза.
Я только что с понтом наехала на голодного гризли.
- Почему? – спрашивает он.
Сглатываю.
- Я смотрю на рыжую красотку, - продолжает он. – Что не так?
- Что бы я ни сказала, я все равно умру, - бормочу я в надежде, что он рассмеется и скажет что-нибудь в духе: «О, девочка, у тебя такая старая душа!».
- Может быть, - с вызовом отвечает он.
- Вы пялитесь на мою младшую сестру, сэр. Это пугает меня, - честно отвечаю я. – И нешуточно злит.
Про «нешуточно злит» я преувеличила, но так я хотя бы не покрою себя позором перед смертью.
Он фыркает.
- Рыжая красотка – твоя родная сестра? - говорит он.
- Я тоже рыжая красотка, - отвечаю я. – По-своему. Мы с ней как золотой и коричневый.
Ну, на самом деле, мне бы следовало бежать без оглядки, но я вдруг вспомнила, как однажды пришла к Квин спросить совета по поводу контактных линз. Квин так обрадовалась, сказала, что всегда знала, что этот день настанет, думала, как это будет, а теперь чувствует себя удивительно спокойно. И она старалась помочь. Спросила, когда я впервые поняла, что мой наряд убогий, и все такое. Я тогда разозлилась, но, черт возьми, ей же было всего четырнадцать. И я всерьез вздумала обижаться на нее, хотя она отнеслась ко мне со всей душой, настолько, насколько вообще можно говорить о душе применительно к Квин.
И я осталась сидеть на скамейке. Я осталась.
- И твоя сестра узнаёт тебя, когда вы встречаетесь? – спрашивает он. – Говорит тебе «Привет»?
- Ну, она всем говорит, что я девочка, родители которой сидят в тюрьме за расчленёнку или типа того, и которой из милости позволяют жить в нашем доме в комнате для буйно помешанных, что, кстати, отчасти правда, но, кажется, в ее глазах я вижу что-то похожее на узнавание в этот момент.
А потом, после того, как я, поговорив с Квин о моем внешнем виде, вылетела пулей из ее комнаты, она бежала за мной и кричала: «Я понимаю, что тебе страшно, но мы начнем с малого!».
Я останусь. Я должна.
- Сегодня я встретил своего брата, - сказал Грендель. – Гаденыш меня даже не узнал.
- О.
Я опустила глаза.
- Это плохо? – рискнула спросить я.
- Х*йня какая-то, - сказал он, подозрительно сощурившись на бутылку Бадвайзера в моих руках, словно знал, что я собираюсь разбить ее о его башку.
- Может, он просто не хотел с тобой разговаривать?
- Я что, даже ненависти не заслуживаю? – раздраженно сказал он. – Дай сюда.
Он вырвал из моих рук бутылку, и я осталась безоружной.
- Напротив – я тебя уже почти ненавижу.
Бл*дь. Бл*дь. Бл*дь.
- Мы с сестрой не ладим, - сказала я, чтобы как-то сгладить слова, которые самопроизвольно вылетали у меня изо рта. – За редким исключением. Например, однажды, мы ограбили целый салун, набитый ковбоями.
- Да, мы тоже, - весело ответил он.
Он засмеялся, и мне показалось, что у него клыки, как у Дракулы. Хотя для Дракулы он слишком походил на биндюжника, и его маникюр был слишком ужасным даже для меня. Но я не уверена, потому что старалась не смотреть, а мое периферическое зрение никуда не годится.
- Не хочу лезть не в свое дело, - продолжила я, - но вы надолго в нашем городе? Что вы здесь делаете?
Бдительный шериф Уокер всегда задает этот вопрос.
- Жду, когда начнутся убийства.
Что делает Уокер в таких случаях…?
Я повернулась. Говорят, в глазах убитого отражается лицо убийцы. Пусть в моих глазах отражается его лицо.
- И я, - сказала я. – Будем считать, что это шутка.
У него были зеленые глаза и очень старомодные бакенбарды, делающие его лицо похожим на собачью морду. Он сидел, развалившись на скамейке, пил мой Бадвайзер и вообще не смотрел на меня, напряженно думая какую-то очень простую и короткую мысль. На нем было хорошее, но пыльное пальто.
- Так вы не будете нас преследовать?
Он сложил губы трубочкой и повернулся ко мне.
- А если буду?
- Я бы сказала: «Не убивайте Квин, убейте лучше меня», но не уверена, что это и правда лучше. К тому же, я страшная.
Он улыбнулся и выпустил клыки.
- Да мне все равно, - сказал он.
Да, что это я - ко мне можно не подавать горчицу. Слишком много желчи. А от Квин слипаются кишки.
- Тогда я разбужу Трента, - ответила я первое, что почему-то пришло мне на ум при виде клыков противоестественных размеров.
Он прикрыл рот рукой.
- Это твоя собака? – спросил он.
- Лучше вам этого не знать, - ответила я, глядя ему в глаза.
Бл*дь, хорошая собачка. Лучше ему и впрямь не знать, что Трент – тощий, вечно дрыхнущий панк двадцати трех лет с лицом вечно дрыхнущей Белоснежки и голосом черных замшевых штор.
И никаких сверхспособностей, если не считать способности вечно дрыхнуть, как утюг.
- Он может дрыхнуть вечно и вообще никогда не просыпаться, - услышала я собственный голос и едва не прикусила язык.
Он кивнул, продолжая сверлить меня взглядом Помощника По Microsoft Word, какой у того становится, когда пытаешься его закрыть.
- Это опасный враг, - сказал он.
- Бодрствующий, он похож на ночной кошмар.
- А я, спящий, похож на пекинеса, - ответил он. – Так говорил мой брат. Правда, теперь я не рискну спать в его присутствии.
- Он пытался вымазать ваше лицо тональным кремом, чтобы не краснеть за вашу кожу в присутствии посторонних?
- Типа того.
Я стиснула свое колено, чтобы убедиться, что я не сплю. Незаметно ущипнуть себя у меня бы не вышло.
Закатное солнце опустилось, наконец, достаточно низко и пробилось к нам сквозь листву.
- Мы говорим уже слишком долго для незнакомых людей, - сказала я, щурясь на солнце.
Он поднялся на ноги, разжал пальцы и бутылка с недопитым пивом упала на асфальт. Я смотрела на него снизу вверх, и его лицо было где-то нереально высоко. Он заслонил свет.
- Теперь я вижу, - он провел рукой по моим волосам, и мне казалось, что сейчас он сожмет их в кулаке, дернет вверх, и моя голова отделится от туловища. – Ты даже рыжее.
Он отступил на шаг назад, подмигнул мне и пошел прочь. Пива мы уже выпили, значит, теперь даже ему не стыдно бежать из города, подальше от меня, уродливой зубрилы Моргендорфер, чья младшая сестра похожа на прекрасный сон.
На то я и коричневый, а не золотой. "Представь, что у тебя есть личность, и пусть она не очень тебе нравится, и все-таки она у тебя есть".
Цвет дерьма, но я его обожаю.
the end.
@темы: позитиff